Кызылординские вести

Женька и Дина познакомились на курсах поваров-кондитеров. Пошли они туда не от хорошей жизни, а потому что кы- зылординские газеты пестрят объявлениями «требуется повар», «возьму на работу со сдельной оплатой кондитера».

Женьке надо было содержать огромный дом, который достался в наследство от дедушки, а машина, на которой она таксовала, рассыпалась в хлам. С дипломом советского кооперативного техникума, где в графе «специальность» значилась профессия «заготовитель», никуда не брали. А повар, говорят, всегда еще и сыт.

Динку бросил муж. Отправил к маме, потому что хотел другую жену. Потому, что Дина за десять лет совместной жизни так и не смогла родить ему ребенка. У мамы хорошо, мама жалеет дочь и говорит ей «айналайын». Но у «айналайын» есть только аттестат об окончании средней школы с одними тройками в приложении. Муж ее взял, когда она училась в одиннадцатом классе, а свекровь после не позволила на обучение снохи в институте деньги тратить. И поваром Динка решила стать, потому что десять лет подряд на кухне проводила по три часа в день. Место привычное.

Курсы были окончены успешно. Законспектированы рецепты стандартных блюд, заучены составы пряных смесей, взбит на практике белковый крем. Пойти работать в столовую и сварить там бачок борща казалось делом плевым. Но через час после того, как газета объявлений была куплена, девчонок обуяла паника. Рестораны вчерашних курсанток, как оказалось, на работу просто не брали. Приличные кафе тоже. И когда осталось два самых простецких варианта из двух десятков, Дина и Женька разыграли их в карты. Женька выиграла в дурака и пошла работать поваром в базарную столовку, Динка отправилась в пельменный цех служить «лепщицей». Чем это все в конце концов обернулось, они и пришли мне рассказать. Рассказывали в лицах. Смеялись. Молодые, они еще умеют смеяться над несчастьями.

НЕПРАВИЛЬНЫЕ ПЕЛЬМЕНИ

Динкин цех пельменный был подпольным. Поэтому после того, как все девять его работниц приходили в девять утра в однокомнатную квартиру, в которой вся мебель считалась кухонной, двери запирались наглухо. В пять вечера хозяин сам выпускал баб «на волю». Считал продукцию каждый день и каждый день выдавал заработанные деньги. Денег было мало. Хозяин был жмотом.

Только одна сотрудница цеха получала то, что называется зарплатой. Она доводилась какой-то родственницей боссу Нуржану, и ей доверяли самые святые дела. На электрической мясорубке Анель молола на кухне квартирки мясо на фарш и отмеряла муку и воду в аппарат-тестомес. В комнате стояло восемь старых школьных парт, на которых лежали скалочки и пластмассовые листы. И металлические стаканчики - кружочки из теста вырезать. Вот все оборудование, если не считать двух больших морозильников, полки которых были пронумерованы. Работниц тоже звали по номерам. Дина была номером седьмым и налепленные пельмени перекладывала с листа на седьмую полочку морозильника. Когда Нуржан приезжал, он взвешивал пельмешки каждой «лепщицы». За каждый килограмм изделия полагалось получить двадцать один тенге.

- Это было ужасно от начала и до конца, - рассказывает Дина. – Я не знаю, почему я не бросила все это на второй же день. Анель приносила в мисках тесто и фарш, и целыми днями мы сидели и лепили, лепили, лепили… Складывали пельмешки в заморозку… и снова садились за парты. В обед дежурная отбирала у каждой «лепщицы» по десять штук деформированных или лопнувших пельменей. Из них она варила суп с двумя картофелинами и бульонным кубиком, и полчаса отводилось на то, чтобы поесть. За то, что нас еще и кормят на работе, в воскресенье мы вылизывали цех до картины свежего ремонта. Да и еще мусор мы выносили каждая по пакету вечером, когда выходили из квартиры. В пакетах лежали обломки костей, грязная обрезь, тряпки, пропитанные кровью, луковая шелуха, и жильцы дома, где подпольный цех располагался, ловили нас возле мусорки и ругали. Кри- чали, что от нас одна вонь и мухи. Бабульки, так те норовили еще и ущипнуть или ударить палкой.

Динке никак не удавалось за день налепить больше десяти килограммов пельменей. И хозяин на нее за это кричал, обзывал «криворукой». Еще он ее бранил за то, что пельмени получались пухленькие, аппетитные. А должны были быть мелкими, буквально, с крошечкой мяса внутри. – Если пельменей в килограмме меньше восьмидесяти, значит, это неправильные пельмени, - объясняет мне Динка. - Они не принесут большой выгоды хозяину - в них мяса много.

А бабы от ежедневного автоматического труда дурели. Переговариваясь, лепили и лепили «фирменные» изделия, и говорили все о грязном. О том, где и как кого изнасиловали, скольких любовниц содержат богатые люди города, как много сейчас спидоносцев и сифилитиков. А еще работницы Нуржана дрались. Это считалось большим развлечением. И все цепляли и доводили друг друга. Динка драться не умела, поэтому в спорах ничью сторону никогда не принимала, а когда в воздухе начинали мелькать скалки, забивалась в дальний угол. После драк бабы соскребали с пола упавшие со столов куски фарша, подбирали инвентарь и садились за работу. К синякам прикладывали пакеты с замороженными пельменями.

Для Динки все закончилось, когда она поранилась ножом. Анель приказала порезать на куски ящик филе для фарша, и острый нож скользнул по пальцам девушки. Да так глубоко, что за краями раны были видны кости. Нуржан как раз был в цехе, наблюдал, как мастер ремонтирует холодильник, и влепил девчонке затрещину, когда та закричала от боли. «Скорую помощь» хозяин вызывать не стал. Сказал, что раненых рабов на галерах не лечат, их выбрасывают за борт, и выставил Дину, которая с порезами на пальцах не смогла бы лепить пельмени еще долго, за дверь, не дожидаясь пяти часов вечера. Еще и пошутил, глядя, как на столе кровь подтаявшего куска говядины смешивается с кровью девчонки: - А «фирменные»-то сегодня у нас с человечинкой.

 - Когда из дому выгонял муж, я чувствовала себя менее униженной, чем тогда, когда меня открыто назвали «рабом на галерах», - откровенничает Дина, - но у меня-то мама есть, она меня измученную поклялась на пенсию хоть до самой своей смерти кормить, только к частникам на работу больше не пускать. А три женщины у Нуржана работают второй год. Они из аула в город приехали. Представь, два года без выходных. И бесконечный мутный суп из пельменей на обед…

КОТЛЕТА В КАРМАНЕ

Когда Женька попала в столовую мадам Сании, она не представляла, чем на самом деле в базарных столовых занимаются. Нет, повара там варили борщи и гуляши тоже, но, кроме того, здесь все были заняты тем, что называется «слепить из дерьма котлету». Прибыль хозяйке нужна была только в четыреста процентов от стоимости продуктов, не менее. И ее изобретательность можно было сравнить только с ее же хамством. Здесь Женька увидела, как на сто штук самсы уходит кило фарша, а на пятьдесят котлет – корзина недогрызенных клиентами столовки корок, немного говяжьего жира и несколько яиц. Продукцию забирали торговцы-ходоки, которые продавали ее посетителям рынка с рук. И чем больше способов навариться на бедных аулчанах, приезжающих в город на базар, Сания находила, тем скупее и наглее она становилась. День начинался со слов хозяйки: - Так, свиньи, после бурной ночи на кухню пришли, что шевелиться больше не желаете?  Далее каждая работница получала свою порцию брани.

- Знаешь, а мы голодными поварами были, - смущаясь, рассказывает о своей жизни «под игом» Женя. – Кроме  того хлеба, который более-менее чистым со столов клиентов столовки возвращался, к обеду ничего из хозяйского брать нельзя было. А хозяйка, которая, принимая на работу, говорила, что берет «с прокормом», этим самым «прокормом» называла нечто приблизительное. Один день она выдавала две горсти риса и пару завалявшихся сосисок. На пятерых. Суп из этого варганили. Другой раз вытаскивала со склада полтазика макаронных обломков, тех, что в коробках с сухими рожками и вермишелью на дне остаются. Тут Динкиным пельменям просто позавидуешь. Могла тетка скормить нам позавчерашний борщ или лапшу, которые продавать уже нельзя. Неприятно, но кушаешь, зарплата не та, чтобы самой что-то поесть купить. Работаешь через день, с восьми до восьми, после каждой смены получаешь на руки пятьсот тенге. Нищета полная, считай, на каждый день своей жизни ты имеешь двести пятьдесят тенге. Я, например, через весь город ходила на работу пешком, маршрутка – царская роскошь.

Продержалась Женька на поварской работе в частной лавочке три недели. Все это время Сания буквально каждый день обещала, что собирается оплату труда повысить и взять в столовку поломойку. Ведь мыли полы по очереди, а потом теми же руками, которыми тряпкой по заплеванному полу пивного зала возили, вставали лепить котлеты и пирожки. Жаловаться на условия труда или здоровье Сание можно было в двух случаях. Если ты тут же собираешься с работы увольняться или если ты мазохист и любишь, когда тебя называют «дохлой клячей» и «тварью неблагодарной». Хозяйка почему-то была уверена, что если б она не взяла девчонок на работу, то стали бы они «проститутками подзаборными». И напоминала об этом всем по пять раз в день. 

Терпение у Женьки лопнуло, когда хозяйка объявила, что отныне перед уходом будет обыскивать сумки и карманы работниц. Это уже было слишком. Украсть с кухни продукты было невозможно, их Сания ревизовала по  два раза в день, а в склад никто из смертных не допускался. Только в санитарный день девочки там делали уборку под неусыпным взором хозяйки.

Сумки для досмотра подставили бабе все и карманы вывернули. Сания рылась в пакетах и косметичках и приговаривала, что не стала бы этого делать, если б не знала, какой вороватой голытьба бывает. – Вон у Женьки карман оттопыривается, наверняка котлету слямзила, вдруг завизжала ведьма и ухватила девчонку за подол.

В кармане лежал сотовый телефон, который зазвонил как раз тогда, когда юбка в железном кулаке хозяйки треснула по швам. Мадам и предположить не могла, что у ее рабыни может быть мобильник...

Наталья ДЕНИСОВА.