Кызылординские вести

На днях где-то прочитала, что у китайцев есть такая пословица: «Трудное детство — счастливая жизнь». С прямолинейностью формулировки, конечно, не согласна, но доля истины в ней есть. Чаще  всего человек,  недолюбленный, недоласканый, а то и униженный в детские годы, вырастает в этакого эгоиста,  перенесшего во взрослую жизнь затаенную горечь обид.  И общество  пытается помогать таким маргиналам, видя в них угрозу социальному спокойствию. Но это уже послесловие к отсутствию культа семьи, того обожания  детей, о котором мы с придыханием говорим, глядя, например, на англичан.
Но это так, к слову. Потому что, к счастью, есть судьбы сродни  такой пословице. И как уважаешь такого человека, который через пелену  незаслуженного невнимания и нелюбви пронес главное –  всё очарование детства – с его радостями, обидами, печалями, утратами. Как мы часто говорим, закалился  в трудностях и не очерствел душой.
На эти мысли меня натолкнула недавно прочитанная книга кызылординского автора  Разии Исенгазиевой «Далекий туман детства». В развалах  ярких детективов, коими  заполонены полки книжных прилавков, эту почти брошюрованную книжечку не найдешь. А жаль. Под стать времени, мы и читателями стали стремительными:  схватить бы сюжет, не пропустить популярную новинку, чтобы в случае чего на уровне поддержать разговор в обществе себе подобных. И уже как-то
забывается то наслаждение, которое получал от книжного  слова, как  радостно было  заметить, что слог Юрия Бондарева  напоминал  Льва Толстого, что ты не стремился  скорее перевернуть страницу, а проживал с литературным героем его жизнь. Или как в «Элегии» обожаемого Александра Сергеевича Пушкина: «Над вымыслом слезами обольюсь»… И душа наполнялась  то восторгом, то тоской, но никогда  не оставалась равнодушной.
Такое щемящее чувство ностальгии по прошлому я испытала над не хитростными  рассказами Разии. Хотя нет –такие они только  на первый взгляд, потому что то и дело  ловишь себя на мысли, как  скупо, но точно  и ёмко передает она настроение ребенка, подростка, женщины… Одна фраза, один нюанс, а за ним – целая история, трагедия и неповторимость бытия.  Просто поразил конец рассказа «Мой отец». Отец пришел с фронта без ноги, его уже нет двенадцать лет, а в памяти дочери осталось многое, только  она не помнит его походку. Не видела.
Как тонко подметила автор  сос-
тояние  души стареющей женщины («О грусти»). Но не той, которая ворчит и прощается с прошлым. А той, душа  которой  как осень, как живительный коктейль, которого глотнешь, чтобы «восхититься единственностью каждого мгновения, или удивительным,  таинственно-сладостным выдохом осени, настоянным на печали, неопределенности, тревожности и времени».
Осень…Это время года, кажется, так  любимо автором, что она то и дело возвращается к нему то между строк, то посвящая целое повествование. Читаешь, и на тебя так и пахнет «аромат тоскливой сладости расставания с летом» («Вкус осени»), «встревожится сухая грусть, вызывая мягкий спазм в моём «внутри»,  и, серебрясь запульсируют тоскливые мысли, не желающие поддаваться природной логичности» («К осени»), сожаление, что «не подарит теперь уже терпеливая осень третье бабье лето». «Нельзя застревать в прошлом, особенно осенью, жизнь еще не исчерпана и на смену осени придет белая зима, а за ней обязательно наступит  весна, весна обновления…» («Осенние переживания»). И хочется продлить очарование слогом, мыслью, волнуешься и трепещешь, словно сама переживаешь  беспомощность склоняющихся под ветром последних осенних цветов. И тревога: а вдруг последняя? И надежда – «светлые лучи всегда находят дорогу». Такая вот у Разии осень.
Иногда я ловила себя на мысли, что  рассказы Разии, как зарисовки, как штрихи к портрету, который еще не готов, но в нём уже схвачены все основные черты, и ты  уже не хочешь видеть завершенную работу, хочется самому думать и дорисовывать  образ в соответствии со своими  представлениями.
Маленький, всего на страничку с небольшим рассказ «Шаль», а какая глубина мысли, какая история за этой шалью, которая  сначала даже не держалась на голове у сорокалетней снохи, а потом теп-лом прабабушки через эту шаль согревались  ее внуки. И сейчас убирать снег  во дворе без этой шали просто невозможно.
Или «Забытая незнакомка» – муфта, вещица из забытого времени, о которой сейчас знают только по фильмам на  дореволюционные сюжеты.  Сколько  тепла, восторга  вызывают воспоминания об этой вещи, которая словно сама становится  рассказчиком  о былом. Когда жизнь была более размеренная, а муфта  прикасалась к рукам, которым от нее передавалось тепло и комфорт. Но прошло время муфт,  тонких вуалей, элегантных галош  с углублениями для каблуков. «Ушла соразмерная благородность красоты».
Читаю и не могу отделаться от мысли: как же объединяет людей время! Рассказ «Дом»  о том, как побывала автор  в селе, где выросла и хотела вновь увидеть родной дом, с которым связано  столько детских воспоминаний. Но, стоя  на пустой площади, «слышала  только парный стук костылей  отца, ходившего по комнатам уже не существующего дома».
Вот также и я, приехав в командировку в село, где  прожила первые десять лет своей жизни,  поняла, что не смогу  возвратиться, если не побываю в своем родном доме. Была ранняя весна и такой разлив, что в сером половодье большие и маленькие строения казались  игрушечными корабликами. К счастью, мой дом был цел. Но какой же он был крошечный, хотя в детстве казался вполне себе большим и крыша у него была прямая, под будущий шифер, а не углом, как у большинства землянок. Хозяева любезно  пригласили, а я рассказала, как мы жили в этом доме с мамой, а во время освоения  целины к нам еще подселили  семью из Украины – четыре человека. А комната в доме была одна, условно разделенная на две половины узенькой печкой-голландкой. Но ведь жили! И ни ссор, ни обид. А у моих детей своего дома уже не было, только квартира. И не будет у них такой светлой тоски по родному дому. Жаль.
Сборник  Разии  Исенгазиевой  – это можно сказать поэма о любви, хотя  как  о таковой почти нет прямых повествований. Но любовью пронизана ее память детства о  рано ушедшей маме, о непростой судьбе отца, о  сестре-покровительнице, не на много  старше её самой, о добрых соседях, свекрови и всех, с кем сводила её судьба. Читая рассказ  «Герань», где  свекровь автора  с началом лета, живя   в многоквартирном доме, распахивала свои  двери и занавешивала их тонким тюлем, объясняя это  тем, что «так воздуха больше, да и ближе…», ощущаешь ностальгию  по тем временам, когда  двери не запирались,  все друг друга знали и доверяли, а  соседи были  родней родни. И хоть свекровь не объясняла, что это такое –«да и ближе…», каждый понимал  и чувствовал посвоему. Как нам нужна сегодня такая близость! Но – другие времена, другие нравы.
Для меня, чиновника с большим стажем, до сих пор непонятны разговоры о поиске национальной идеи. Что тут искать и выискивать, когда и так все ясно: национальной идеей может быть только патриотизм. И не какой-то там «Ура!», а  чувство глубокой любви к  малой родине, к своему дому,
своей улице, ко всему, что  тебя окружает. Любви и желания, чтобы здесь, где я живу, было  чем гордиться.
В книге Разии, на всех 95 страницах нет ни одного слова «патриотизм». Но какой же глубокой любовью пронизаны ее строки о родном городе, об окружающей степи, о связи эпох, воплощенных в  архитектурном памятнике в форме кобыза в честь Коркыт-ата –
легендарного тюркского поэта-песенника и композитора IХ века. Где еще в мире услышишь мелодию ветра, рождаемую каменными струнами? Не любить эту землю нельзя! И дай Бог нам  всем сделать для нее хоть чуточку хорошего, что останется потомкам.
Нет, не вписывается  имя  Разии  Исенгазиевой  в перечень популярных и модных  донцовых, устиновых или поляковых. И не потому,  что    тираж  ее книги не соответствует  этому криминальному чтиву.  А потому, что это чтение для неторопливых и, я бы сказала,  избранных.  Каждая страница  словно  наполнена мелодичными звуками, извлекаемыми  тонкими пальцами скрипача. А скрипка, даже в самой веселой мелодии, всегда немного грустит. На то она и скрипка,  чтобы мы не черствели, не забывали о своей душе.