Кызылординские вести

У меня нет архива, я не коллекционировала свои публикации. Вообразите, сколько скопилось бы за 45 лет работы! Да и вообще меня как-то убедили, что газета живет один день. Правда, если в газете есть какой-то «гвоздь» - громкий материал, о котором говорят читатели, то, может, и подольше живет газета.
Мне всегда был интересен сам процесс творчества. Ты и бумага, строчка за строчкой, мысли кипят, выбираешь, обдумываешь, словом, полное
отрешение от реальности. И это прекрасное состояние.
Несмотря на преклонный возраст, сегодня еще пребываю в трезвом уме и твердой памяти. Проплываю мысленно по волнам моей памяти, которая многое хранит.
Газета «Путь Ленина», в которую я попала в марте 1967 года, как и вся периодическая печать, была партийным органом. Я тогда свято верила в силу печатного слова, потому что за газетой стоит обком партии  и областной Совет народных депутатов. А газета помогает партии бороться с различными негативными проявлениями.
Моя журналистская карьера началась с корректорской, о чем никогда не жалею.  Коллеги-корректоры Руслан Щербаков, Алла Алексеенко уже публиковались – писали информации, маленькие заметки. Я не торопилась.  Но когда-то надо было начинать. Тема дана – культура кинообслуживания. Заядлая киношница, я знала тему – грязь в кинотеатре, публика запоем лузгала семечки, а подметать  некому. Билеты на контроле не давали зрителю, а возвращались в кассу.
 Итог – увольнение директора кинотеатра. Я ликовала, коллеги поздравляли. Более того, меня перевели из корректоров в штат редакции в звании корреспондента отдела культуры.
Поздравляя меня с началом карьеры, редактор Марат Филиппович Когут, прекрасный, добрый человек, сказал мне: когда обличаете человека, думайте о нем, следует ли поступать с ним столь радикально. Надо предвидеть, как наше слово отзовется…
Я это запомнила навсегда.
Старшие поколения помнят те замечательные годы, когда еженедельно выходил сатирический выпуск «Пятый угол». Выпуск ждали, любили, писали, приходили, приносили столько информации  –
 не переварить.
Журналистская судьба, особенно когда я заведовала отделом писем, с завидным постоянством подкидывала мне темы, которые требовали тщательного расследования.
Значит, надо было реагировать: расследовать, публиковать, выносить на суд общественности. Надо заметить, что критику не любит никто. И каждый  реагирует на нее по-разному: соглашались, возмущались, вставали на дыбы – жаловались на журналиста.
Но были моменты и покруче, когда, например,  первый секретарь обкома партии, прочитав мою публикацию, в гневе воскликнул: да кто она такая, эта Баранова?
Конечно, не все и не всегда было в нашей жизни так напряженно. Мы жили в те годы весело, интересно. Работалось с удовольствием. У нас был свой круг близких между собой людей. Это Лена Москвичева, Галина Крючкова, Игорь Титенок, Тимур Касымов, Касым Иманбердиев, Женис Дарменов. Нам вместе было весело, интересно. Вечные приколы, подначки, розыгрыши требовали работы мозга, чтобы удачно отшутиться, остроумно приколоться или просто дружески пообщаться за рюмкой чая с чашкой кофе.
И все это вспоминается с удовольствием, несмотря на то, что повзрослели наши девочки, поседели наши мальчики.
Мы очень любили в дни уборки риса ездить в рейды. Если дадут машину, то  группой из трех журналистов успевали осветить ход жатвы в трех районах за один день. Вспоминаю эпизод, который у нас числится под названием «штабная лапша».
Мы  в Теренозеке. Прямо с трассы едем туда, где косилки укладывают в валки золотые стебли риса. Большая группа людей о чем-то громко говорит у комбайна-подборщика. Выясняется: молодой комбайнер основательно запорол свою машину, чем сбил отлаженный ритм жатвы. Над головой парня разразилась гроза. Самое высокое районное начальство грозит карой небесной. Парень умоляюще смотрит на Дину Айсину – председателя райисполкома. Но доброй, милой женщине рта раскрыть не дают.
Мы решили поехать в штаб – там можно взять сведения о ходе уборки. К тому же надо было посмотреть на бытовые условия студентов, мобилизованных для работ на току.
Студенты живут на полевом стане, в камышитовой кошаре. Но главное не это, а то,  чем и как кормят молодых.
В углу кухни вялая капуста, мешок риса, мешок макарон. Варится на обед рисовый суп. Мясо есть? Нужно долго искать, чтобы поймать кусочек. Нам все понятно.
А в другом конце длиннющей кошары живут уполномоченные. Так было принято: в этом статусе на жатву в каждое хозяйство направлялись  чиновники властных структур наблюдать за ходом работ.
Идем туда. Из кухни плывут ароматы баранины. Так и есть: в огромном казане большие куски мяса. Священнодействует барышня, сгружая в казан домашнюю лапшу.
Мы умиляемся: ого, какая лапша для студентов!
 – Что вы! Это для штаба!
 – А где штаб?
Барышня указала на закрытую дверь.
Что-то удержало постучаться в дверь – потихоньку ее приоткрыли.
Мама дорогая! Какая картина маслом: плотно-стойкий запах перегара, игральные карты на столе и полупустые бутылки из-под спиртного, и человек пять тяжело храпящих помощников участникам жатвы.
Фотокор щелкнул затвором.
Мы закрыли дверь, попросив повариху играть подъем джигитам и передать привет от журналистов. Пусть последят за газетой и увидят свое фото!
Вечером звонок на мой домашний. Дина
Айсина.
 – Мы  просим тебя: не трогай уполномоченных. Обещаешь?
 – У меня условие: балашку комбайнера не
давите.
Ну, поладили на этом. Зато куда бы потом ни приехали, если спросим: где штаб, директор или парторг, в ответ лукаво улыбались – лапши хотите?
При всем при этом спокойная жизнь мне была противопоказана. Если ничего такого на мою голову не падало, то я налетала на это сама. На женском областном курултае меня выдвинули кандидатом в депутаты облсовета. Зная заранее бесперспективность этой затеи, надо было поблагодарить и отказаться. Но наши милые дамы из женсовета уговаривали: давай, давай, журналисты должны быть в депутатах.
Я согласилась. Избирательный округ – поселки Гагарина и Титова. Мой соперник – директор большого предприятия. На встречу с избирателями он не пришел. А я что могла пообещать людям? Что буду добиваться решения их житейских проблем с помощью средств массовой информации?
Накануне выборов поехала в агитпункт в школе поселка Титова. Агитпункт на замке, плакат с моим портретом и программой гоняет по двору
ветер.
Естественно, победил мой соперник. Перед выборами он раздал избирателям по мешку риса, пачке чая, в день голосования избиратели могли остограмиться. А  что я могла людям подарить?
Календарики вместе с моей программой?
Один календарь облюбовал шестилетний внук моих друзей Славик. Он не выпускал его из рук, показывал всем, говорил тетя ля-ля, то есть поющая тетя.
Постперестроечное время. Казалось, многое можно, если у тебя голова на плечах, и она не только для шляпы. Есть возможность явить миру свои способности. И журналистам вольнее – пиши, как чувствуешь.
Тем не менее, всегда в нас сидит внутренний строгий редактор, всегда нужно помнить, как наше слово отзовется.
Это мое убеждение о слове, которое может убить, может спасти, слово может полки за собой повести. Вот из-за этого моего принципа я  попала в очередную передрягу.
Молодая, не в меру радикальная журналистка разразилась разгромной статьей на тему «Что они себе позволяют?». Ее возмущала, что молодая, но уже успешная бизнесвумен потеряла скромность, строит себе дом, выходящий за рамки общепринятых норм. И еще совершенно забыла, кто она: ходит в брюках – не то баба, не то мужик. Видимо, у нее дурные деньги. И еще непонятные наезды на некоторых чиновников областного масштаба. Публикация спровоцировала налет бандитов на дом бизнесвумен. Девушка неробкого десятка  отделалась синяками, порезами на руках и скромной наличкой, которая была в кармане.
С этим она пришла в редакцию. Искать бандитов  – дело милиции. Но со словом надо все-таки быть осторожнее.
Об этом я и написала статью  – о силе слова,  журналистской этике и бездоказательности предъявленных обвинений.
Вдруг из областного управления юстиции приходит предписание: молодая журналистка обратилась с жалобой: Баранова своей статьей гробит журналистику. Пусть она извинится передо мной.
Короче, мне предписано извиниться в объеме газетной площади, которую занимала  моя статья. В противном случае будут приняты меры.
Хорошенькое себе дело! Это же сколько раз надо  написать слово «извините» на газетной полосе?
Была тогда в областной прокуратуре Хадиша Жумагулова. Я к ней  могу в любое время. И на сей раз она выручает. Оказывается, я права в том плане, что имею право на свою точку зрения, не унижая никого.
Хадиша сказала, что подготовит ответ на предписание юстиции. Ну, и ладно. А тут встречаю добрую подругу, маму начальника юстиции.
 – Как  жизнь молодая?
 – Готовь сухари, твой сын меня хочет засудить!
 – В чем дело? Да ты что?
Словом,  не знаю, что сработало – Хадиша ли вразумила юного юриста, то ли  мама его просветила. Но проблема была снята, никакого ответа от редакции юстиции не надо было.
 «Персональный корреспондент»  – так назвал меня в числе других в своей публикации заместитель главного редактора «Кызылординских вестей» Игорь Корнилов, с которым мы работали рядом многие годы. Спасибо, коллега! Мне это определение очень понравилось.
Персональный корреспондент – это как награда, которую надо заслужить. Такого корреспондента определяют люди, читатели газеты, если он принимает чужую беду, чужую боль, как свою, ищет и находит выход из сложной и безвыходной ситуации. Сам журналист мало что может, за ним стоит газета, которую он представляет. Журналисту нужны желание  помочь человеку, настойчивость,
сострадание.
Занимаясь  в течение многих лет проблемами людей, всегда знала, что за мной стоит газета, ее статус. И не предполагала, что  существует обратная связь. Как оказалось, люди помнят мое участие в их жизни.
У меня близких родственников нет, кроме сына и внучек. Но когда на меня свалилась беда – тяжелая болезнь, я удивилась людской доброте, сочувствию и помощи. Друзья из Греции прислали икону «Всецарица»  – помощницу онкологическим больным, в Израиле заложены письма в стену плача с молитвами о моем здравии, из Америки – материальная помощь. Мне трудно переоценить размер человеческого участия польки  Тересы Гржымски.
Когда, восстав со смертного одра, смогла дойти до нашего храма, настоятель отец Виталий рассказал, как много было подано заказов на молебны о здравии рабы Божьей Валентины.
Я знаю, что и сегодня добрые люди заказывают молебны на целый год за меня.
Наверное, и случилось чудо – я выжила, я жива и благодарна всем, кто помнит, навещает меня, звонит по телефону, помогает мне и сегодня.
Мне дороги знаки внимания людей, которых я уже и не помню. Как-то возле храма садилась в машину рослая красивая женщина.  Скорее всего, турчанка. Увидев меня, вышла из машины, здоровается. Очень знакомые и красивые глаза. Но женщина молодая. Не узнаю.
 – Я дочка, тогда маленькая была.
Вспомнила – она из многодетной семьи, мама инвалид (нет одной ноги), ютились в тесной двухкомнатной малогабаритке на пятом этаже. Добивались расширения, имея для этого все основания. Но как умеют бюрократы тормозить, рассказывать не надо.
Не помню, как мне удалось столкнуть проблему с тормозов, но женщина меня помнит. Мамы уже нет в живых, но она наказала детям молиться за меня.
В кондитерском магазине женщина средних лет приветливо здоровается: госпожа Баранова, чего это вас не показывают по телевизору?
 – Не прошла фейс-контроль. Смотрите, пока жива.
И публика весело хохочет.
На базаре:
 – Эй, редактор, бери морковь у меня. Видишь, помытая, и вес у меня чистый.
Стою с нагруженными сумками у рынка. Красный «Москвич» распахнул дверцу, хозяин приглашает подвезти.
 – Спасибо, мне тут рядом, два шага.
 – Ладно-ладно, садись, Баранова, довезу.
И кидает в салон мои сумки. Смотрю на водителя, его лицо ни о чем мне не говорит.
 – Не смотри ты на меня, не знаешь. Мой отец тебя любит. Увидит по телевизору и просто млеет. Все вспоминает: пришел в редакцию поругаться насчет  одной статьи, а она усадила, напоила кофе, что-то там наговорила. И подумал: чего заводиться? Поцеловал ей руку и ушел.
Короче, сын подвез до дома, занес мои покупки.
Я передала сердечный привет отцу, поблагодарила за память.
Такие встречи приятно греют душу.  Есть люди, которым я чем-то близка, и это дорогого стоит.
Наверное, за все это надо благодарить мою профессию – журналистику.
Но журналистика – не профессия. По большому счету, это состояние души. Если таковая у журналиста имеется.
Свою судьбу считаю счастливой и благодарна ей за все – обиды, огорчения, удачи, творческие взлеты, встречи с интересными людьми, за яркую интересную жизнь.