Кызылординские вести

(Продолжение, начало в № 139)

…В урочище Жетыасар авиаотряд вылетел впервые 10 октября 1946 года. Это плоская равнина, переходящая к северу в Джусалинскую степь. На западе она переходит в тяжелые грядовые пески, окаймляющие главное (южное) старое русло Кувандарьи. Вот, что пишет С.П. Толстов в своем дневнике: «10 октября в 10 ч. 30 м. утра по местному времени самолеты поднялись с площадки Джан-кала и взяли курс на северо-восток. В 10 ч. 48 м.
мы пересекли старое русло, идущее основным направлением с севера на юг, внутри которого местами поблескивали дождевые лужи. Под острым углом от этого русла отходит на юго-запад несколько старых каналов. В 10 ч. 50 м. под нами появляются местами засыпанные подвижными песками земли старого каракалпакского орошения. Повсюду видны следы оросительной системы, планировки полей, круги от некогда стоявших здесь юрт, глинобитные изгороди, ограничивающие причудливые неправильные планировки дворов, развалины небольших глинобитных построек, многочисленные группы мазаров. В 10 ч. 58 м. пересекли старое русло южного истока Кувандарьи, вокруг которого следы ирригаций и селений особенно сконцентрированы. В 11 ч. 05 м.
оставляем позади последнюю группу мазаров. Перед нами за полосой песков и саксаульников открылась плоская равнина Джеты-асара… На горизонте резко вырисовываются силуэты нескольких крупных развалин, совершенно отличных от только что пройденных. В 11 ч. 10 м. проходим над первым из памятников (Джеты-асар №1). Делаем круг. Под нами сильно размытый бугор огромного здания, окруженного террасовидной возвышающейся над внешней равниной площадкой двора неправильных очертаний».

За несколько дней разведки в урочище было найдено порядка 17 памятников этой удивительной культуры, причем сам Толстов утверждал, что этих крепостей гораздо больше, просто не все из них они смогли увидеть. Приземлялись лишь на некоторых (на 9 из 17), чтобы собрать подъемный материал, сделать замеры и эскизы. Толстов сам дал номера асарам (у некоторых были местные названия – Бедаик-асар, Алтынасар, Рабенсей-асар и другие).

По итогам нескольких дней напряженных работ отрядом была составлена предварительная карта археологических памятников урочища и сделана аэрофотосъемка большинства из них, собран большой и разнообразный подъемный материал (в основном керамика). Авиа-
разведка позволила Толстову проследить своеобразную ирригационную систему урочища, которое пересекается со старым руслом северного истока Кувандарьи. От этого русла ответвляются многочисленные менее мощные русла старых рукавов и протоков. Все обнаруженные памятники урочища находятся в непосредственной близости к берегам русла или протоков, из которых и выведена древняя оросительная сеть. В отличие от земель древнего орошения в Хорезме здесь отсутствуют крупные магистральные каналы. В качестве каналов использовались естественные русла и рукава.

Руководитель экспедиции разделил жетыасарские крепости на три типа. Первый – укрепленная усадьба с большим зданием внутри нее, состоящим из многочисленных сводчатых помещений, в некоторых случаях расположенных в два-три этажа. Второй тип – это большая крепость с сильно развитой системой фортификации и без всяких следов построек внутри стен. Третий тип, представленный только одним, наиболее значительным во всем комплексе памятником (Джетыасар №3, или Алтын-асар), представляет собой большую крепость со столь же развитой фортификационной системой, но с многочисленными и разнообразными остатками крупных жилых сооружений внутри.

Проанализировав собранную коллекцию, Толстов выделил две большие группы. Первая – керамика, схожая с хорезмийской античного периода. Вторая, более многочисленная группа, более архаичного облика, серо-глиняная, чернолощеная, с прочерченным и часто инкрустированным белой пастой угловато-ленточным орнаментом. Эта группа керамики, по мнению ученого, обнаруживает большое сходство с керамикой доскифских и раннескифских памятников на территории Украины, а также с керамикой гальштатских памятников бассейна Дуная и, возможно, с керамикой II тысячелетия до н.э. с памятников Кавказа.

Как обычно, Толстов пытается увязать полученные данные с материалами письменных и исторических источников, с тем, чтобы определить, «кому принадлежали эти памятники». Делая сравнительный анализ текстов Птолемея, Плиния и Полибия, посвященных перечням народов Оксо-Яксартского междуречья, он приходит к выводу, что бассейн Кувандарьи составлял область расселения народности тохаров (массагетского премени), локализуемых Птолемеем «в северном отрезке Яксарта». С присущим ему «хорезмийским патриотизмом» ученый и здесь, в Жетыасарах, усматривает хорезмийское влияние не только в части керамики, но в сложных фортификационных системах, и в строи-
тельных приемах. Многие интуитивные догадки и предположения Толстова дали мощный толчок для последующих исследователей этих памятников. Несмотря на то, что многие его гипотезы о датировке и конкретной принадлежности памятников различным «историческим народам» впоследствии не подтвердились, трудно переоценить значение разведочных работ 1946 года для дальнейшего развития археологии Средней Азии в целом и Казахстана в частности.

После столь удачных разведок в Кызылординской области в 1946 году Хорезмская экспедиция, тем не менее, вернулась сюда для дальнейших работ только в 1948 году (1947 год был посвящен стационарным раскопкам на Топрак-кале и авто- и авиаразведкам в Правобережном и Левобережном Хорезме). Она была организована Институтом этнографии имени Н.Н. Миклухо-Маклая АН СССР совместно с Институтом истории материальной культуры АН СССР при участии истфака МГУ и Академии наук КазССР.
Толстов в своих отчетах и публикациях подчеркивал, что в последнее время активизировалась деятельность республиканских институтов истории археологии и этнографии. Они не только принимали участие в работах ХАЭЭ, но и начали проводить самостоятельные археологические исследования. В составе экспедиции именно в послевоенное время появились аспиранты Института этнографии из Узбекистана и Казахстана. Так, на асарах в эти годы трудились аспиранты Д.Дурдыев и К.Овезбердыев.

Основные стационарные работы проводились в Жетыасарском урочище. Экспедиция проработала там три полевых сезона – с 1948 по 1951 годы. Состав становился все более многочисленным, только число научных и технических сотрудников в иные сезоны доходило до 60 человек, и это не считая рабочих, которых нанимали на местах.

После войны, в конце 40-х годов, в состав экспедиции стали входить студенты исторического факультета МГУ. Они приезжали на практику. Это, скорее всего, объяснялось тем, что руководитель экспедиции с 1939 по 1951 годы работал на этом факультете сначала преподавателем, а затем завкафедрой этнографии и деканом исторического факультета МГУ. Так в ХАЭЭ появились студенты-историки, многие из которых впоследствии составили цвет советской исторической науки. И не только исторической науки: это такие известные люди, как поэт и писатель В. Берестов и художник, коллекционер и искусствовед И. Савицкий – основатель знаменитого ныне на весь мир Нукусского музея.

В 1949 году здесь появляется Георгий Аргиропуло, проработавший в ХАЭЭ много лет в качестве фотографа. Судя по материалам фотоархива экспедиции, заметно увеличивается количество фотографий, не только фиксирующих процесс раскопок, но и отражающих повседневную жизнь людей, проводивших по полгода в поле.
Г. Аргиропуло имел педагогическое и артистическое образование, несколько лет работал в театре, включая фронтовой Русский драматический театр БССР. Помимо основной актерской работы Аргиропуло выполнял обязанности внештатного фотокорреспондента ТАСС, снабжая фотографиями также и местные газеты. В 1949 году его пригласили поехать в Среднюю Азию с Хорезмской экспедицией в качестве фотографа. Он согласился с этим предложением, хотя и работал в это время в театре в Москве. Работа в экспедиции так увлекла Аргиропуло, что в театр он больше не вернулся. Не случайно этот перелом и полная смена профессии произошли в 1949 году. Георгий Ахиллесович был греком по национальности. Сам он уже к этому времени жил в Москве, но его родители проживали в Сочи.

В 1949 году по приказу Государственного комитета обороны была проведена депортация греков с Черноморского советского побережья. Вместе с болгарами и армянами греков депортировали в Сибирь и Казахстан. Это событие коснулось и семьи Аргиропуло – отец скончался в Сочи, не пережив трагедии, мать со многими мытарствами удалось вывезти в Москву. Предложение ехать в экспедицию Георгий воспринял, как своевременно появившуюся возможность уехать из столицы, подальше от неприятностей и сложностей. С этого момента (1949 г.) у ХАЭЭ появляется свой фото-«летописец», которому были интересны не только археологическая фотофиксация, необходимая и обязательная во всех археологических исследованиях, но и повседневная жизнь экспедиции, весь окружающий мир. Ландшафт, люди, живущие и работающие здесь, лица участников экспедиции, рабочих и гостей – местных жителей, часто приезжающих посмотреть на работы и находки. Сам Г. Аргиропуло говорил: «Я не согрешу против истины, если скажу, что самое интересное время моей жизни – это годы, отданные работе фотографа в археолого-этнографических экспедициях».

Благодаря Георгию мы сегодня можем представить, как машины шли караваном по пустыне, как ставили лагерь, как организовывали кухню, фотолабораторию, как работали самолеты и пилоты в составе экспедиции. Как работали на раскопе люди и как отдыхали после, как выглядели местные жители в то время… Участник многолетних археологических и этнографических экспедиций Г. Аргиропуло составил огромную коллекцию фотографий, многие из которых вошли не только в чисто научные издания и монографии, но и публиковались в научно-популярных книгах, газетах и журналах мира. Другой знаменитый в археологии грек Виктор Сарианиди писал о нем: «Особенно ценны страницы, посвященные великим среднеазиатским пустыням Кызылкумам и Каракумам, которые в описании автора выглядят, как райские места с их неповторимым очарованием и своеобразием». Находясь в пустыне, Аргиропуло замечал: «Я был один, но не одинок!». И этой одной короткой фразой он передает неповторимое впечатление от пустыни, заменяя ею высокопарные эпитеты других авторов. Романтик пустыни, сразу и навсегда «заболевший» ею, автор поэтизирует ее с ее прошлым, стараясь донести до нас прелесть этого прошлого, сохранившегося в виде руин былых дворцов и храмов, готовых заговорить и рассказать нам о давно минувших веках. Но звуки прошлого умолкли навсегда, и только живое воображение автора, опираясь на документальные результаты раскопок археологов, доносит до нас отзвуки жизни прошедших тысячелетий и многих сотен поколений некогда обитавших здесь людей.

В фотографиях Аргиропуло перед нами предстает ежедневная жизнь в экспедиции в 1940-1960 годах, окружающие пейзажи, зачастую уже не существующие в настоящее время. Показаны молодыми студентами те, кого наше поколение застало уже в их зрелые годы известными учеными.

В конце 1940-х годов проводится механизация земляных работ. Для наиболее трудоемких из них – отвала земли из раскопов – применялись ленточные транспортеры, питающиеся энергией передвижных электростанций. Дальнейшее перемещение накопленных отвалов производилось бульдозерами. Однако такая механизация в то время была действительно хорошо организована для раскопок Топрак-калы в Каракалпакии. Асары же в это время копались без транспортеров. Электричество на раскоп всегда проводили, хотя бы для того, чтобы делать качественные фотографии в глубоких раскопах и колодцах, а также для проведения киносъемки. Толстов стремился проводить ее на всех своих раскопах. При разбивке базового лагеря экспедиции первым делом устанавливали электродвижок.

С гордостью Толстов описывал то, как изменился после войны характер технической вооруженности экспедиций. Верблюдов, на которых ХАЭЭ передвигалась до войны, сменили автомашины «новейших марок», как отмечал ученый в своих отчетах. Действительно, уже в 1946 году в экспедиции появились грузовые автомобили, которые использовались в том числе и в разведке в низовьях Сырдарьи в восточном Приаралье. В основном это были грузовики ГАЗ-2А, единственным достоинством которых была относительная легкость. По воспоминаниям известного русского археолога, историка, этнографа Юрия Рапопорта, увидев такой грузовичок на Талайхан-ате в Туркмении, где работал отряд О. Вишневской, прекрасно снаряженные геологи были убеждены, что он доставлен на самолете в разобранном виде, так как пробиться туда через пески подобная машина, по их мнению, никак не могла. Но, тем не менее, эти грузовички туда пробились сами через пески. На этих списанных военных полуторках экспедиция совершала тысячекилометровые переходы по каракумским и кызылкумским пескам, пересекая старые русла рек и каналов, продираясь сквозь заросли саксаула. Машины часто ломались, и то, что экспедиция, в конце концов, добиралась до своих пунктов назначения, было во многом заслугой экспедиционных шоферов, да и самих участников раскопок (включая самого Толстова). Они были готовы в любую минуту вручную выталкивать и вытаскивать свои полуторки из песков, канав и кюветов.

По воспоминаниям и свидетельствам участников, подтвержденным многочисленными фотографиями тех времен, к этим машинам прилагались так называемые «шалманы» – бревна, которые крепились к бортам машины. Без этих «шалманов» шоферы в пустыню не выезжали, так как только с их помощью можно было вытащить машину, увязшую в песке. У шоферов была в ходу песня военных лет со словами, переделанными применительно к экспедиционной ситуации: «Эх, путь-дорожка по пустыне – не пройти без шалманов
машине».

Хорезмской экспедиции повезло еще и в том смысле, что в ее составе было много креативных и разнообразно талантливых людей. Достаточно вспомнить, что о самой экспедиции было написано несколько художественных и научно-популярных произведений самими участниками ХАЭЭ. Здесь в то время расцвел жанр экспедиционной песни, благо в ее составе были и свои поэты – В. Берестов, Ю. Рапопорт и композитор Р. Садоков – в будущем уникальный специалист в редкой области – «музыкальной археологии». Всего было создано более 50 песен, впоследствии собранных и изданных Ю. Рапопортом в сборнике «Песни Хорезмской экспедиции 1947-1955 гг.» (2001 г.) Наряду с текстами и нотами здесь опубликованы комментарии Рапопорта, в которых описывались обстоятельства создания той или иной песни. Они писались буквально по любому поводу, отражая экспедиционные события, особенности и сложности походной жизни. Многие песни создавались в пути и сопровождали участников именно в длительных перегонах на машинах с одного памятника на другой, когда в пути по пескам находились несколько дней. Так, одна из самых известных песен «Маршрутная» (слова В. Берестова, музыка
Р. Садокова) была написана как раз во время переезда экспедиции в 1949 году с Топрак-калы (после окончания там работ) на асары. Рапопорт пишет в своих комментариях: «Заканчивался долгий полевой сезон. Как-то в палатке, ставшей уже холодной и неуютной, Берестов стал гадать по томику Пушкина. Открылось: «Казак на север держит путь, казак не хочет отдохнуть»… «Все ясно», – сказал наш поэт и принялся сочинять маршрутную песню. Ее мы пели по дороге в ледяной Казахстан. Садились мы тесным рядком на шоферском ящике у переднего борта. Ноги, опущенные между ними, укрывались развернутыми спальными мешками. Вот это был уют!».

Со временем у Хорезмской экспедиции появился и целый автопарк от базы АН СССР, и своя экспедиционная база в Нукусе, где хранилось оборудование, и куда собирались все отряды, прибывшие сюда из разных регионов перед отправкой в Москву. Шоферы работали с экспедицией по многу лет и становились ее полноправными членами. Всеобщий любимец Николай Горин – легендарный шофер ХАЭЭ, он даже принимал участие в раскопках.
Г. Аргиропуло, увидевший Николая в первый раз в 1949 году, когда тот приехал забрать его из аэропорта Нукуса, писал: «За мной приехала машина, на которой я должен был поехать в пески Кызылкумов к месту раскопок. Тут, скажем прямо, мне повезло. Шофер Коля Горин был популярной личностью. Не было журналиста, писавшего о Хорезмской экспедиции, у кого в очерке не нашлось бы места для Горина. Слава его определялась веселым характером, неуемной фантазией и особым умением заставить слушателя поверить в любую небылицу». Николай был известен не только своим веселым характером. Он был мастером на все руки, и кроме довольно частых починок машин сооружал деревянные конструкции для раскопов, охотился и рыбачил, поддерживая родную экспедицию.

P.S. Подготовлено по материалам книги-альбома «История исследований Хорезмской экспедиции на землях Сыра» (авторы – И.А. Аржанцева, С.Б.Болелов, А.А. Тажекеев, 2018 г.)

Продолжение в следующем номере