Кызылординские вести

 Наш знаменитый земляк, поэт-билингв Ауэзхан Кодар умер в прошлом году почти в день своего рождения – 9 июля. В мае его семья провела в Алматы ас-годовщину смерти. В июле в Жосалы родственники собираются прочитать Коран на его малой родине.

Сегодня мы предлагаем читателям полную версию статьи исследователя творчества Ауэзхана Кодара Рабиги Кулжан.

(15 лет спустя)
ӘУЕЗХАН ҚОДАР

-Что смерть?
Ничего.Просто так.
-Неприятность?
Пустяк. Вроде свищей.
-Но, вероятно, она вероятность
И невероятных вещей?
-Увы, это плоть, это на душу так давит,
Что душенька бедная – вон!
-Что дальше?
А дальше: бес-тельность, бесцельность.
Без век и дыхания сон.
-Что смерть?
Исключенье из разных реестров:
Служебных, семейных, иных.
Ненадобность в мыле,
Очках и расческе,
Ненадобность чтения книг.
-Что смерть?
Абсолютная степень  свободы:
Не пить, не курить, не сорить.
-Что смерть?
Это мода, древнейшая мода,
А моду положено чтить.
-Что смерть?
Убеганье от всех кредиторов,
Уход в миражи, в никуда.
-Что смерть?
 Путешествие в лежбище дремы.
-Каникулы, в общем?
-О, да!  

   Вот так, «на каникулах», отправив в Семей, к Абаю, жену и дочь, накануне своего дня рождения,(который мы собирались отметить на его даче,) не дожив  всего лишь два года до ожидаемого (и грандиозно планируемого) пророковского возраста, скоропостижно-неожиданно умер великий Поэт суверенного Казахстана, уникальный поэт-миллениум эпохи грандиозных перемен на стыке столетий-тысячелетий – Ауэзхан Абдираманович Кодар.
   Это квистивное (вопрашаемое) стихотворение-дилог между отцом и дочерью, исполненное  с прекрасным юмором, дочь накануне-только поместила на Ютуб. Говорят, что только избранные могут предвидеть свой конец. Ушел так, чтобы самые близкие ему люди не видели его смертельной агонии... В последние годы он много болел,  и не раз жена Замза спасала его от смерти, но на этот раз – не успела, не смогла...
...Он был поздним, желанным ребенком в семье агронома, и всей своей по-своему счастливой и в то же время трагической жизнью доказал верность избранного родителями имени: «Ауэз» («әу» демейтін нағыз қазақ жоқ) и фамилии: «Қодар», что означает по-индусски – «абыз» (мудрец, провидец)...
...Похоронили на Кенсае-2, почти рядом с земляком, генералом Орналы Боранбаевым, с которым он познакомился в Жанакорганской грязелечебнице в тот знаменательный год, когда вышел первый номер «Тамыра». Там же покоятся другой его земляк Батырхан Шукенов, чуть поодаль – глубоко обожаемый им  Герольд Бельгер, который при жизни восторгался его интеллектом и эрудицией, говоря, что ему, немцу, умом выше проспекта Абая никак не подняться!..
    Дулат Исабеков, который был инициатором его переезда ещё до 90-ых в тогдашнюю Алма-Ату, произнес во время прощания с телом в Союзе Писателей проникновенную речь. Установили памятник-көктас из черного мрамора с барельефом, похожий на степной истукан-балбал.Сорок дней поминок земляки  организовали на его малой родине - в новой мечети города Кызылорды, где аруах-дух Ауэзхана рукою его жены Замзы передал акиму Крымбеку Кушербаеву - (принявшему когда-то молодого выпускника юридического факультета КазГу с красным дипломом на работу в Кармакчинский райисполком) - последний томик стихов поэта на казахском -  «Оралу»:
Орыс ем, енді қазаққа, міне, айналдым.
 Жорғадай қазақ қазығына кеп байландым...
   Вот так, заявив себя вначале «Крылатым узором» (1991 г.) подающим надежды начинающим русскоязычным поэтом-маргиналом из глубинки, он вернулся после долгих странствий домой, в «джусалинскую тишь», классиком-айтыскером, «зулисонайном» новой, современной русско-казахской литературы, виртуозно творящим, как и некоторые его далекие предки и земляки, на двух языках (Взять хотя бы земляка-кармакчинца, реабилитированного позднее «врага народа», полиглота – Турмагамбета Изтлеуова, признанного в народе «вторым Абаем»)...
...Поэта не стало, но он, как обещал, ушел всего лишь «на каникулы», чтобы, возможно, новый учебный год начать со вновь появившейся дисциплины қодартану –кодароведением? Его семья и друзья продолжают его дело. В сентябре вышел очередной номер детища всей его жизни – знаковый 44-ый номер «Тамыра», целиком посвященный его творчеству, а 7-го октября 2016 года в республиканкой публичной библиотеке состоялось очередное заседание недавно созданного по его инициативе Интеллектуального Клуба, на котором и презентовали этот траурный номер журнала. Вела заседание вдова поэта Замза Кодар.(Предыдущий, 43-й номер журнала с глубоким прескорбием встретивший неожиданную смерть своего соратника А.Кодар целиком посвятил полиглоту-философу, переводчику Жанату Баймухаметову.)
   На встрече присутствовала супружеская чета Сергея и Татьяны Дзюба из Украины, которых перевел на казахский  А.Кодар («Последнее кочевье любви», 2014 г.). Они приехали в Казахстан с определенной миссией – для вручения наград двум казахским писателям-билингвам Ауэзхану Кодару и Роллану Сейсенбаеву, редактору другого «толстого» журнала «Аманат», в честь 70-летия его бессменного редактора. Напомним, что за оригинально написанную А.Кодаром прозу «Порог невозврата» - в постмодернистской традиции «Носа» и «Шинели» Н.В.Гоголя -  автор получил от Международной Литературной Академии Украины Международную независимую премию «Триумф» имени Н.В.Гоголя. У нас же в Республике это произведение было объявлено Книгой Года по версии журнала «Байтерек».
   Как очень верно подметил открывший заседание Клуба, наш уважаемый аксакал от казахстанской филологии – Берик Магисович Джилкибаев - писатель, критик, переводчик и просто друг семьи, что одни только «дравидские» скулы Ауэзхана при первой же встрече с ним «портретно» выдают нам незаурядную личность настоящего полководца-воина: Аттилы, Чингизхана, Наполеона, Суворова, Кутузова, Момышулы... Другому другу, часто сопровождавшему его в автопутешествиях, профессору Тауке Алтынбекову не раз приходилось на себе физически испытывать его отнюдь не «инвалидный» вес – 100 килограммов! Недаром в свое время старший его наставник («ми бабкері») и соратник по перу «чингизид»-диссидент Жуматай Жакиппаев называл его Мамаем, «гоаном», а его костылем отпечатывал своему писательскому окружению дарственные указы гор, озер и рек, пастбищ - за определенные не отмеченные по достоинству заслуги перед отечеством.
   На деле же, по-настоящему, полем и площадкой его интеллектуальных сражений было, как отметил его знаменитый друг из России –А.П.Давыдов, где он был искусным интеллектуальным фехтовальщиком, - современное широкое евразийское мультикультурное пространство: «Благодаря усилиям А.Кодара ученые и писатели Евразии создают сегодня то, чего не удавалось ни одному основателю Евразийских империй – ни Чингизхану, ни Тимуру, ни российским императорам. Они создают единое евразийское пространство, основанное на перекличке родственных душ, на тяге интеллектов и сердец друг другу.» Такова была жертвенная политическая работа истинного специалиста по культурным ценностям, которую «самозанятый» инвалид А.Кодар взвалил сам на себя добровольно.
   Поистине правы наши КВНщики-юбиляры, когда говорят, что настоящая дружба между народами происходит только тогда, когда безвозмездно и бескорыстно дружат по-настоящему отдельные личности... Примером тому была встреча с российскими интеллектуалами-философами в Мосве  на Арбате – в Доме Лосева, где в 2014-м году отмечалось 15-летие «Тамыра».
   По выражению ныне покойного замечательного переводчика на английский, другого соратника по журналу, Игоря Полуяхтова, как ни странно, именно малоподвижный «городской номад»-азиат Ауэзхан Кодар, лежа на своем кожаном просторном двуязычном «Восточно-Западном Диване», поначалу со свойственным ему скепсисом относившийся к самой идее евразийства (см его стих. «Азиатское недоумение») ненароком стал сам впоследствие центром не только виртуального притяжения передовой евразийской гуманитарной мысли, но и классиком, мерилом супернового конвергентно-художественного «медийного» метода философско-интеллектуального (постмодернистского) качества.
   «Евразийские мучения» Кодара, как точно подметил всё тот же российский культуролог-медиатор А.Давыдов, геополитически, с точки зрения родного топоса, т.е. с позиций интересов среднеазиатов: народов стран Средней Азии и Казахстана - заключаются в разрешении, по-Кодару,  болезненного ключевого вопроса: «Сможем ли мы, при параде суверенитетов и великодержавности России, не стать в будущем чужими?», как это случилось, например, с Украиной. Ведь между настоящей Европой и настоящей Азией лежит наш давний сложный сосед и одновременно «тамыр» - Россия... Проиллюстрируем это:

Азиатское недоумение
Все враз: ИА=
Евразия.
А где же Азия?
Где Европа?
Азия – адажио,
Европа – форте.
Азия – магия,
Европа – плевра.
Сказать Евразия
Все равно что
Азия евров.
Или как уже сказано однажды –
Азиопа.
Тебе не жарко, Европа?
Не холодно, Азия?
Я стою за пустыню свою,
Добытую словно в бою.
А ты стой за болота свои и леса.
И не лезь в мои небеса.
Это же ты, Россия, -
И не Азия,
И не Европа.
А я есть Азия,
Древний Восток –
Начало всего и исток.
Восстаю, словно жертва, из грязи я,
Я – Центральная Азия.
10.10.98.

Из сборника «Цветы руин», 2004 г.
   Этот мой далеко не адекватный «вольный» перевод Ауэзхан очень любил, заставлял декламировать его каждый раз при удобном случае, представляя меня как исследователя его творчества. Даже со сцены, говоря, что в казахской версии я открыла на обозрение некоторые скрытые смыслы, аллюзии, смело озвучить которых он никак  не мог в русском оригинале. Это как раз тот случай, когда автор при жизни ставит не совсем качественному переводу некую свою печать «идейной» что ли, аутентичности...
   Не раз нам приходилось с Ауэзханом в его творческой домашней лаборатории проводить различные эксперименты, к примеру, составлять социолингвистические типологические паспорта казахских писателей-билингвов. Разбираться, к примеру, что же заставляет писателя творить на двух языках сразу: одновременно, попеременно, коллективно-семейно, последовательно и т.д. Он удивлялся, как мог «северный» русскоязычный писатель-технарь Ильяс Есенберлин, получивший европейское чисто русское образование, написать свой историчекий роман «Кочевники» на казахском, несмотря на то, что корифеи от казахской литературы нещадно критиковали  его за «нехудожественный» казахский слог и стиль... Но дело было как раз-таки в том, что писать о последнем хане-чингизиде Кенесары на «удобном в оборотах» русском наречии он тогда не мог...
    Вели речь с Ауэзханом о целой переводческой «одиссее» романа-эпопеи Мухтара Ауэзова «Путь Абая» на русском. Как можно сразу четырём переводчикам переводить один роман? – да потому, что это был авторизованный Ауэзовым перевод. Он сам непосредственно участвовал в переводе, редактировал его, был сам политцензором. По сути дела – это авторский перевод, отредактированный специалистами. Много лет спустя задумали новый, поколенческий перевод на русский. Поручили дело замечательному стилисту переводчику-профессионалу Анатолию Киму. И что же? – Шквал критики! О всех переводческих ошибках успел  доложить Герольд Бельгер, непревзойдённый знаток казахской души и менталитета, к тому же, практик, набивший себе не только руку, но и нервы от авторского «участия и глаза» при переводе знакового романа Абдижамиля Нурпеисова «Кровь и пот», загорая на берегу полноводного тогда ещё седого Арала...
    О том, что Кодар может сам делать известные на Западе т.н. авторские «королевские» переводы – «royalty interpretations» in the field of fiction - иноязычные версии своих художественно-поэтических произведений, он не знал, (не знал о существовании такого переводоведческого термина и сложившегося опыта художественного творчества на Западе) считал, что он просто пишет на двух языках... Он морщился, когда я старалась переводить его, даже нервничал, кричал: «Перестань!» Я делала это специально, в порядке эксперимента, и невольно думала, какой беспредел мы творим - сколько же в мире существует переводов, которых бы авторы оригиналов ни в коем случае при жизни не одобрили! Только приведенный выше мой перевод «Евразии» он почему-то одобрил, заставлял, как я уже отметила, даже прилюдно мне его декламировать, комментируя, что некоторые моменты «отсебятинами» и вольностями я усилила, актуализировала его идею на казахском. С тех пор он начал, как мне кажется, смело производить свои авторские самопереводы (selftranslations),  королевские - «төл аударма» - (патша көңілім біледі, қалай тәржімелесем – өз ісім!). К примеру, смело взялся с Бахытом Кенжеевым за состязательно-соревновательные взаимопереводы (қарсы аударма). Казахские стихи с авторских русских подстрочников Кодара Кенжеев переводил на русский и английский (ибо «полукровка» Кенжеев казахским не владеет). А Кенжеева Ауэзхан переводил на его этнический казахский язык напрямую. На такое могут пойти только истинные конгениальные поэты!
   Профессор философии из Санкт-Петербурга Алексей Грякалов как-то назвал Ауэзхана Кодара «гением местности», свято хранящим и оберегающим свое место с предельным вниманием к родному топосу, месту  проживания. Вот почему поэт так болезненно и живо реагировал  на все социально-политические, экономические, природно-экологические, локальные явления. К примеру, вернувшись после окончания вуза работать на свою малую родину в Джусалы в конце 80-ых, он первым делом обратил внимание на плачевное состояние могилы знаменитого земляка-фронтовика –Героя Советского Союза Тойымбета Комекбаева, дошедшего до Берлина. Написал статью на русском под названием: «Герой лежит, над ней лишь плачет красный кирпич…» - и отправил в Москву. Как только статья появилась в газете «Труд», в Джусалы нагрянула солидная делегация военных из Генштаба и за свой счет навек увековечила память героя-казаха. Сейчас гранитная могила героя ВОВ – одна из достопримечательностей районного центра. Земляки об этом помнят до сих пор.
   Не успел он осуществить ещё одну задумку: посвятить один номер «Тамыра» полностью с преобладанием материала на казахском своим землякам «Сыр – Алаштың анасы». Всячески популязировал творчество своих земляков со станиц журнала, впервые публикуя их или осуществляя переводы на русский, к примеру, Елены Абдыкалыковой, Шанжархана Бекмагамбетова и др. (Перевёл и Фаризу Унгарсынову) По его просьбе и просьбе земляков я снабжала Ауэзхана материалом для публикации, но меня всегда удивляла его принципиальность: многое печатать он отказывался, мотивируя несоответствием профилю и идее издания. Так это было, к примеру, со случаем Людмилы Владимировны Сапожниковой, которую он уважал. «Это не педагогическое издание» - говорил он.
   Что касается духовной жизни южного региона, А.Кодар одним из первых предостерегал от повального увлечения молодежи и некоторой части казахской элиты мусульманскими течениями, чуждыми нашей природе, в которой ещё живы традиции митраизма и тенгрианства. Как он был прав! Ведь до сих пор наши земляки, строго «линейно» проживающие вдоль по территории Великого Шелкового пути - вниз по Сыр-Дарье, до сих пор поклоняются огню и духам предков, хотя приняли и свято чтят все заповеди Ислама. (Его стихотворение о хиджабе вместе с другими подборками недавно только опубликовали в Украине.)
   Не зря красной нитью через всё его творчество проходит тема Тенгри и Коркыта, а темой его кандидатской диссертации было: «Диалог с традицией».  Благодаря одной только статье про Тенгри он получил в 2000-м году диплом  Академика Народной Академии Казахстана «Экология», и званием этим он очень гордился.
   В стихотворении «Я приеду домой в Джусалинскую тишь» он в форме поэтической микролетописи ёмко осветил почти всю историю жизни своих земляков, которые «…коротают свой век, ни во что, кроме дома, не веря…». (В первой редакции было: «бога», но, побывав тогда в депрессивном районе, дышащим отходами  космодрома и гептилом, исправил: « дома». Казахи-традиционалисты удивляются, как это можно писать по-русски так правдиво, как будто по-казахски!
  К образу другого полумифического героя-земляка Коркыта он обращается почти во всех жанрах: статьях-эссе («Коркыт глазами степного знания»), учебниках для школ «Очерки по истории казахской литературы», 1999 г.), рассказах и драмах («Истина Коркыта») и в поэзии. (Всем известно, что Кызылординский Государственный Университет после жарких дискуссий все же стал носить имя Коркыта-ата). Можно сказать, что нет ни одного казахского поэта, который не внёс бы свою лепту в так называемую  художественную коркытиану. Коркыт – знаковая фигура всего тюркского мира. И строительство космодрома Байконур, как говорят конструкторы, не случайно географически было связано с выбором именно этого сакрального места под названием Төретам и станции Коркыт, где остро ощущается связь с космосом.
   Итак, знаковое стихотворение Кодара «Коркуту», посвященное своему земляку, было первоначально написано на русском. На казахский он перевел экспромтом по моей просьбе, подарил эту рукопись мне, который я потом никак не могла найти, когда он попросил назад. Потом с радостью позвонил: «Апа, я заново перевел его!» Об этом случае он часто вспоминал, говоря, как трудно дважды войти в одну и ту же реку, вспомнить хорошую незафиксированную вовремя мысль-творение и сожалеть об этом как об истинной потере! Попробуем впервые свести в единый партекст-билингв русско-казахские авторские версии (төл аударма) двух стихотворений Ауэзхана Кодара на альбомных листах, которые, на наш взгляд, являются образцами авторской школы т.н.  королевских переводов (см Приложения №1 и №2: «Коркуту» и «Чокан в Петербурге»)...
   Эти два программных стихотворения были написаны автором, как мы уже отметили, сначала на руском, потом переведены им самим на казахский. Они являются классическим примером авторской школы поэтического перевода с точки зрения адекватности, инвариантности и эквивалентности двух текстов. Их подача в форме единого авторского партекста в учебниках и хрестоматиях послужила бы хорошим примером-подспорьем для начинающих переводчиков: дать им возможность перевести, а потом сказать: «А вот перевод самого автора!»
Один из исследователей «кролевских переводов», полиглот Марк Дадян в статье «Поэтическая адаптация, или Три сердца авторского перевода» (2010 г.) по праву считает, что каждый «искренне любящий литературу переводчик может лишь мечтать о том, чтобы все в мире переводы были авторскими... », что «поэт, переложивший свои творения на все языки мира, взваливший, так сказать, на хрупкие плечи культурную ношу Вавилона, обладает божественными возможностями...» Мы с Кодаром на этот счет были категоричеки не согласны с тем, что при самопереводах один из двуязычных текстов адаптируется автором-билингвом, что по сути означало бы принижение, у(о)прощение, с-низ(с)-хождение второго текста до уровня вторичного, и где автор иноязычной версии предстает, по М.Дадяну,  как «вторичная языковая личность» (здесь явно ощущается аллюзия на «вторсырье»). Личность-то одна, но она не дву-голово-дву-языковая, а парно-язычная (екі тілді емес, қостілді, по-восточному: зу-лисонайн).
   К слову, например, ведь существует в некоторых языках мира категория двойственного числа как грамматическая оппозиция единственному и множественному, как это было в древнерусском языке, или в классическом арабском. Тут мы имеем дело с некоей двуединостью текстов, созданных автором, как говорят социолингвисты, - с разделенной языковой верностью – devided linguistic loyalty. Мы с Кодаром обоюдно решили, что в процессе  межкультурной коммуникации в творчестве автора-билингва, точнее, амбилингва, происходит отнюдь не адаптация, а т.н. коннотация чужого, открытие чужих для читателя реалий, т.е. происходит привнесение (термин Кодара),  по сути дела, нативизация элементов чужой культуры. Это как раз-таки то, что происходит на стыке цивилизаций и традиций в двуедино-двуязычном, двухкомпонентно-равно-доминантном русско-казахском творчестве Ауэзхана Кодара. (По Латышеву – это «лингвоэтническая ретрансляция» художественного произведения)
    Справедливо отмечая былую взаимопроницаемость языковых культур в эпоху античности, все тот же упомянутый нами исследователь Марк Дадян вполне справедливо сетует на недостаточную изученность «восточной ветви»: «Мы досадно мало знаем о художественном самопереводе на Ближнем Востоке и в Азии». В этом плане творчество А.Кодара представляет исключительную возможность исследования моментов взамопроникновения и взаимодействия литературно-художественных традиций Запада и Востока уже на современном этапе развития всё более глобализирующейся мировой художественной мысли…
   Следующей особенностью кодаровского феномена является, как он сам об этом многократно говорил,  его одержимость Переводом на протяжении всей жизни, в основном, прямым и двусторонним. В русском переводоведении «гением перевода» считают А.Жуковского, который писал, что всё его творчество одновременно его и в то же время не его. Гениальность же переводчика Кодара состоит в том, что она, в отличие от А.Жуковского, соотносится и с солидным оригинальным поэтическим творчеством, и все его составляющие части-компоненты по объему и качеству равномощны и равноценны, что на практике встречается уж крайне редко…
 В своё время поэт Александр Межиров писал:
«И вновь из голубого дыма / Встает поэзия... / Она вовек непереводима  /    Родному языку верна.»  
   Так ли это на самом деле? – извечный вопрос с эпохи античности…
   Кодар вопреки всему доказывает возможность адекватно-эквивалентного и даже, порой, эквилинеарного (аутентичного) поэтического перевода. Некоторые кодаровские переводы Абая, в отличие от переводов других маститых переводчиков, включая и «культурных переводчиков»-казахов, повторяют тонику оригинала, ложась на музыку Абая, к примеру, «Сегізаяқ»-восьмистишия. Ведь Абай сам себе аккомпанировал на домбре. Өлең – это и стихи, и песня.
   Обратимся теперь к другому стихотворению, являющемуся диаметрально противоположным, обратным явлением.  Мы имеем в виду написанное в стиле древнетюркских бейтов ностальгически-квистивное стихотворение «Голос древнего тюрка».(В первом его казахском сборнике озаглавленное как: «Түркі бәйіттері. Ояну», 1994 г.). Оно было сначала создано автором на родном, казахском, и лишь позднее переведено им самим на русский, по просьбе издателей (Оно имеет два русских варианта, один от другого отличающегося некоторой степенью политкорректности). Его хорошо и подробно комментирует в своей дипломной работе, избрав когнитивный аспект анализа, дочь поэта Айман Кодар. (Окончательный двуязычный партекст прилагается в альбомном приложении №3)...
...Каким же образом могло состояться такое «самобытное культурное явление», ставшее «неожиданной реальностью» - «новой формой жизни» современного Казахстана, его национальным брендом, которое никак не могло не состояться (Б.Джилкибаев)? Языковой бикультурно-билитературный феномен, мы бы добавили: амбивалентное казахо-русское и попеременно-параллельное, паритетное творчество со знаком высокого художественно-эстетического качества обоих «родных» языков Ауэзхана Кодара, используемых им  почти во всех литературно-художественных и философских жанрах, является уникальным наглядным примером и результатом, как нам кажется, проведения в Республике сбалансированной языковой политики и политкорректно-грамотного планирования языковой ситуации на базе развития родных языков многочисленных этносов (Э.Д.Сулейменова, Н. Джуанышбеков, Б. Хасанов). Отечественный литературовед-критик В.В.Бадиков относил творчество А. Кодара к т.н. «социальному заказу» времени, и в этом он был абсолютно прав.
   Амбилингвальный феномен поэта Ауэзхана Кодара сродни в какой-то мере феномену Владимира Набокова (мы писали об этом в девятом номере «Тамыра» в статье: «О языковом и интеллектуальном номадизме В.Набокова») и Иосифа Бродского, последнего он мечтал перевести на казахский полностью, если б на то был государственный заказ. Но дело в том, что оба нобелевских лауреата-эмигранта творили на двух равномощных мировых языках почти с одинаковым опытом и традиционными взаимосвязями. Тогда как автохтонный «абориген» -уник А.Кодар, как в свое время Навои и другие поэты Азии, благодаря образцовым переводам казахских классиков-поэтов: казахских жырау, Абая, Махамбета, Магжана  (см сборник стихов на русском «Встреча в Поднебесье», 2011 г., посвященное 20-летию Независимости, – случай, когда системно казах переводит казаха на русский) - и множества других поэтов мира - как на русский, так и на казахский, а также своим оригинальным поэтическим творчеством на двух этих языках–заставил-таки  казахский язык встать почти вровень с русским!  По авторитетному свидетельству  все того же А.П.Давыдова, русскоязычную поэзию такого поэта-интеллектуала евразийского масшаба, как  А.Кодар, можно вполне признать частью и достижением всей современной русской литературы!
    Этот исключительный , из ряда вон выходящий случай может также служить  наглядным примером проведения сбалансированной языковой политики в Казахстане:
1.вернакуляции (когда государство восстанавливает функции местного языка, провозглашая его государственным или официальным);
2.мультилингвизма (этим вплотную занимается Ассамблея народа Казахстана);
3.интернационализации (госполитика триединства языков);
4.а также монолингвизма (когда один язык ассоциируется с национальной и государственной идентичностью (как в Европе), и каждый должен его выучить, что и было взято на вооружение, к примеру, украинцами и прибалтами
5.).
У нас же в Казахстане сочетаются, по авторитетному мнению Э.Д.Сулейменовой, досконально изучившей материалы последней переписи населения, все 4 выше перечисленных  основных мировых опыта проведения языковой политики, взятых руководством страны за баланс.
   Возврат русскоязычного поэта-казаха к родному языку уже в зрелом возрасте от мажоритарного на селе русского – к миноритарному в городе казахскому языку творчества иллюстрирует собой наблюдаемый в республике процесс фоссилизации (усиление престижа) казахского языка среди населения, а также ревитализации этнического языка обрусевшими казахами. К тому же, здесь немаловажную роль сыграла сложившаяся массовая двуязычная языковая среда обитания поэта, ведь существует обратная связь: каков читатель - таков и поэт. Мало того, творчество А.Кодара опровергает существующий миф о якобы не пересекающихся друг с другом русско- и казахоязычных СМИ и социумов. В творчестве Кодара-публициста они сосуществуют как два в одном, правда, полемизируя и «соревнуясь» друг с другом, в духе описанного Бекетом Нуржановым культурного феномена «Города и степи», который достоин подражания!..
    После такой вынужденной научно-теоретической выкладки обратимся, наконец, к условиям формирования уникальной языковой личности амбилингва-амбидекстра - Ауэзхана Кодара. (Амбилингвизм – термин, впервые в 1964-м году использованный австралийским лингвистом-синологом Хэллидеем, означающий: попеременное свободное и творческое использование двух языков на уровне родного для коммуникации на всех функциональных уровнях). К тому же, всем известная амбивалентная художественная эстетика, разработанная Бахтиным как  смешение «верха» и «низа», в частности, в случае с Кодаром - умелое придание неприлично-обсценной лексике ранга культурфилософской нормативности и пристойности - почти как в случае с Пушкиным и Барковым – вполне применима и особо заметна в творчестве А.Кодара, причем, без налета пошлости и похабности, с долей самоиронии, что придает его поэзии некий шарм и демократичность. Следует отметить, что двуполярность - отличительная особенность и стихия двуязычной поэтики Кодара.
   Алексей Грякалов, профессор философии из России признает в Ауэзхане, как мы уже отметили, «гения местности», в первую очередь, как поэта-почвенника, явления топохрона. Казахстанский же литературовед-критик У.Абишева в нелегкой и трагической биографии рано осиротевшего больного мальчика-казаха  из глубинки очень верно усматривает синдром кипчака султана Бейбарса, оказавшегося по воле судьбы в свой ранний сенситивный детский возраст в чужой языковой среде, в чужом государстве. Мальчик Уэзхан точно так же оказался в Крыму на лечении в детском санатории Евпатория, города, названного в честь царя-полиглота Евпатора, где он, оказавшись в условиях иммерсии (длительного погружения в среду чужого языка), забыв на какое-то время свой родной язык,  вынужден был сам, без чьей-либо помощи, не учить, как это делают монолингвы,  а «дешифровывать» заново чужой, русский язык, на котором он сразу заговорил после недели молчания. (Кентавр – конь таврический?) К этому мы бы непременно добавили еще наличие врожденного поэтического таланта в ребенке и  ярко проявившегося в нем позднее «гена языка», который якобы не так давно был открыт учеными-нейролингвистами. Как правило, при смене языка в раннем возрасте на второй, индивид напрочь забывает первый язык.
   По теории лингвиста Л.В.Щербы, занимавшегося лужицкими наречиями, существуют три основных типа двуязычия: субординативный, координативный и смешанный с искусственной и естественной природой усвоения. На наш взгляд, двуязычие (амбилингвизм) Кодара в этом плане уникален. Оба языка – «родные», не искусственно выученные (как в школе), а сенситивные (усвоенные в раннем детском возрасте), легко переключающиеся с одного на другой, как выражаются ученые, «двуполушарные». Перед нами по существу человек, который, вопреки закону ассимметрии, легко орудует обеими руками. (По гороскопу он – близнец!) Функционально оба языка в голове «профессора Кодара» почти раномощны и равноправно-равнофункциональны исключительно во всех сферах его практической деятельности и художественных жанрах.
    Надо отдать должное всей семье Кодаров в деле коллективного авторского терминотворчества на казахском,  особенно в области формирования казахской философской терминологии (Кодар  является также одним из авторов «Культурологического словаря» на казахском языке, 2001 г.) В русскоязычных авторских текстах Кодара полно т.н. окказиональных кодаровских неологизмов: «впадение в детство», «атласистые шеи», «оживотворенный робот», «тягомотина», «свербить» и т.д. -  на русском).  Конечно, в эмоционально-художественном отношении в сознании Кодара-билингва эти два языка маркированы по-разному, как это очень верно и точно подметил А.Грякалов: в русскоязычных авторских текстах А. Кодара «торчат уши истинного казаха».
   Вот что говорит об этом сам носитель языков А.Кодар: «В моей жизни были часты переходы с языка на язык. В нужный момент и в любой обстановке я легко переключаюсь с казахского на русский и наоборот. Мое двуязычие для меня – как спасение, как выход из любой ситуации и творческого кризиса. Когда на русском я сам себе не нравлюсь, когда я как бы исчерпал свои средства выражения, я перехожу на родной, казахский. И как будто омолаживаюсь. Я вхожу в стихию этого языка, лиризма, романтики, который полон каких-то новых, еще не использованных средств и, не растраченных сил. И этот язык меня как бы заново рождает. Мои стихи на казахском полны какой-то языческой радости жизни, в то время как стихи на русском полны грусти. В этом, по-видимому, кроется разный опыт этих двух языков, который порождает различную ментальность моего поэтического стиля. Человек, который пишет на разных языках, знает, что каждый язык ведет себя в сознании писателя абсолютно как собственник, требуя особого к нему отношения. Поэтому на казахском я выражаюсь не так, как на русском. И русский язык диктует мне свои правила и опыт, свои средства выражения, отличные от казахского.»
   Данное утверждение можно наглядно проиллюстрировать, сопоставляя и сравнивая тексты двух разноязычно-параллельных  версий одного и того же лирического цикла-билингва: «Мисс Ноль» - «Жоқ ару», которые представляют уже другой тип авторских королевских переводов-версий. Переводами их можно назвать лишь условно, с определенной долей натяжки, так как очень трудно определить, какой язык является в них  по авторскому замыслу первично-исходным, а какой – вторым, переводным.  Они, скорее всего, написаны в традициях восточных разноязыких средневековых поэтических перепевов-назиров. Оба цикла содержат множество аллюзий-намеков, опирающихся на разный, не похожий друг на друга поэтический опыт Востока и Запада – в этом и кроется их традиционное различие и культурная ценность художественно-поэтического новаторства А.Кодара. Этот цикл очень нравится современной молодежи (см Приложение №4)
Различное содержательное наполнение языков, их стилистико-тематическую маркированность в сознании билингва мы склонны также связывать, как мы уже сказали, с индивидуально-биографическими, психологическими, порой трагическими, факторами, которые в свое время очень тонко подметил Мурат Ауэзов, полагающий, что в творчестве Кодара, активно утверждающего добро, доминирует «тирания боли над человеком, трансформированная в тиранию невежества над миром». Боль, как духовную, так и физическую, пришлось познать Ауэзхану в жизни сполна, включая и неудобства языковой мены в творчестве, граничащее, как указывает поэт, «с безумием, стоящим на трамвайном пути». Ведь сколько писателей национальных республик бывшего Советского Союза полностью перешли в творчестве на удобное и комфортное русскоязычие, которое в науке именуется языковой аттрицией, а культурфилософии -  инобытием, т.е. сменой языка творчества, а значит, и читательской аудитории – адресата художественного творчества! Или, к примеру, как выход из подобной ситуации, писатели функционально диффериенцировали языки.Так, литературно-художественное двуязычие Тараса Шевченко было жанрово-дифференцированным: стихи писал по-украински, на родном, а прозу – на русском. (Как жаль, что авторская русская версия его драмы на украинском «Назар-стодоля» был утерян.) Или же диффериенцирован территориально, по выражению одного нобелевского японца-билингва, он в Штатах- англичанин, а в Японии- японец. Наш Бауржан Момышулы также говорил, что когда он адресует свое произведение русскому читателю, он пишет по-русски, а для казахов он пишет по-казахски (Ср «Наша семья» - «Ұшқан ұя»).
   Читатель-современник относительно малоподвижного Кодара в основном двуязычен, поэт творит в стране с массово-народным двуязычием, поэтому в такой вынужденной языковой диффериентации, по нашему мнению, он уже не нуждается, скорее всего, А.Кодар амбициозно сам того не желает...
   Следует отметить ещё одно немаловажное качество Кодара. При всём его диссидентстве, резкости и в какой-то мере оппозиционности к властям, ему всегда удавалось достойно блюсти политес и политкорректность, всякий раз призывая всех к Диалогу на позиции равных, что позволяло ему до конца жизни быть граждански активным и оперативно-востребованным в критических моментах по обе стороны политических дебатов. (К нему всегда обращались за помощью журналисты.) В друзьях он мог простить всё, всё, кроме жалости к себе как к инвалиду, (демонстративно не подавал милостыню инвалидам), и сам не желал подачек и, наоборот, по-детски огорчался, когда зачастую не ценили его умственный труд по достоинству, не замечали его талант.  Он корчил грисмассу, когда его сравнивали с Островским, Маресьевым, представляли вторым  кызылординским Зейнуллой Шукуровым из Приаралья. Но зато как заразительно смеялся своим неповторимым смехом, если упоминали при нем Тулуза Лотрека, называли его «провидцем Дали», казахским Стивеном Хокингом! Он очень ценил Елену Зейферт за её юбилейную статью-интервью «Как в «Замке» Кафки» в «Казправде». (Ведь он побывал и в Чехии, на «Карловых Варах.»)
     Быть насекомым, червем, как Гомункул, прорывающимся через мокрый асфальт, мифическим героем рассказов Борхеса, иль Кентавром... - вот далеко не полный перечень его сублимированных литературных образов, знать которых и сопереживать вместе с ним должен и обязан каждый его потенциальный высоко интеллектуальный эрудированный читатель. «Мой отец не мог ходить - он летал!» - сказала как-то в одном из интервью дочь Айман.
   «Душа поэта не служит никому. Она со своей поэзией... Кодар говорит недоговорками, кто понял, тот знает, а кто не понял, тому и знать не надо. Его стихи – как древнекитайские тексты, написанные на ваньяне. Чтобы читать их, надо знать, о чём читаешь. Эффект «недо-» является компонентом его поэтической манеры,» - считает Алексей Давыдов, через Ауэзхана понявший и полюбивший и Чокана, и Абая, и Махамбета, и Магжана. Так же, как в свое время Вл. Набоков, читая на английском лекции по русской литературе, представлял и описывал Западу Пушкина, Лермонова, Гоголя и других русских классиков в качестве  западно-европейских писателей, так и наш Кодар, благодаря своим переводам на русский и английский языки (см англо-русский сборник стихов «Цветы руин», 2004 г.  Приложение №5) и литературным эссе вывел, можно сказать, казахских классиков на  понятийный всему миру художественно-эстетический западный уровень. «Абай как проект ассимиляции», его прозу он переводит не по устоявшейся традиции «ғақлий»-назиданий, а - монологами, ставя её по уровню и значению в один ряд с философскими «Диалогами» Платона. Разница лишь в том, что у Абая-одиночки не было своего «Сада Мудрости»: «Тек, әттен, оның Эпикур бағы болмады». Чокан – не просветитель, вроде Алтынсарина, а вынужденно присягнувший верноподданный России – героико-трагический последний чингизид, «дикарь в эполетах», «метеор», промелькнувший и рано ушедший из жизни! Своего земляка Мустафу Шокая он также интерпретирует по-своему, в одной из поездок по Европе вдоволь надышавшись воздухом и аурой столицы мира – Парижа. Разработал «Степное Знание» (2002 г.) – «The Step of Knolige» номадов – чем не искомая всеми «национальная идея», строго идентифицирующая  казахскую нацию и обязанная быть вроде «Домостроя» на столе у каждого казаха!?
   Чем бы ни занимался Кодар, кого бы ни исследовал – на всё он смотрит как бы сверху, с высоты птичьего полёта, поэтому на всём лежит печать его по-научному интегрированного, разносторонне-глубокого, инновационно-культурфилософского подхода и анализа с точки зрения мировой художественно-философской мысли. (Для Кодара филология и философия - синонимы, объединённые одним словом: любовью). Хайдеггер, Ортега-и-Гассет,Ницше, Делез и Гваттари, Тракль, Фуко, Рене Генон, Гейдар Джемаль, недавно похороненный у нас на Кенсае-2, древнетюркская, древнегреческая, римская и мировая мифология и т.д и т.п.- такую элитную интеллектуальную поэзию, философскую эссеистику и литературную критику Кодара надо читать, капитально вооружившись справочниками и словарями...
   В заключение обратимся  к семье Кодара, члены которой были его единомышленниками и помощниками во всех начинаниях, все эти годы они были в «одной команде» с друзьями, в единой упряжке по творчеству. «Замужняя муза Замза» - доктор наук, возглавляет в ЖенПи Институт гендерологии:
Пусть рождена ты женщиной, ты друг.
Иных мужчин покрепче и надежней...
Пусть целый мир враждебен мне, ты – «за»
Одна ты «за», чтоб не стих мой стих.
Одна ты «за», чтоб я писал, велик,
Чтоб не мельчал, не шёл на компромиссы...
   Дочь Айман – востоковед, начинающий поэт и исследователь творчества отца, учится в магитратуре Сорбонны. Знает языки, подает большие надежды как знаток модернизма и постмодернизма, и не только. Есть еще одно их совместное любимое детище – предмет особого исследования - это уникальный журнал «Тамыр», в котором печатались и старики, и дети, - все, невзирая на ученые степени, специальности и профессии, должности, языки и ранги, - лишь бы соответствовать Свободному Духу журнала, его Проекту, основанному на трёх основных лексических значениях казахского слова: «тамыр».  Очередной, 45-ый  номер,теперь уже выйдет без его создателя. Каким он будет, покажет время...
А мы скажем, что Кодар, имея базовое юридическое образование, состоялся не только как поэт, редактор, философ-культуролог, он состоялся и как любящий муж и идеальный отец, воспитавший и оставивший после себя достойное наследство:
«Мне теперь с этим миром расстаться не жаль,
Всё, что в книгах забыл, - в генах я прописал!»